Полгода, с января до конца июня 1916-го, Пастернак жил в Пермской губернии. Он немало поездил по краю. Не раз бывал в Перми, на Чусовой, в Кизеле, в Луньевке, Усолье и Березниках. Здесь Пастернак открыл для себя целый новый мир — Урал, и этот мир увлек его творческое воображение навсегда. Месяцы, проведенные в Пермской губернии, он запомнит как одно из лучших времен своей жизни, а впечатления 1916 года будут питать его творчество долгие и долгие годы. От стихов книги «Поверх барьеров» и повести «Детство Люверс» до романа «Доктор Живаго» мы можем пройти по следам пермской памяти Бориса Пастернака.
Что был бы Коктебель без стихов Максимилиана Волошина и что был бы датский Кронборг, если бы предание не связало его с Эльсинором? Замок, каких немало в Европе, стал единственным в своем роде. И лишь потому, что Шекспир поселил в нем никогда не существовавшего принца Гамлета.
Большие литературные произведения меняют места, с которыми они связаны. Избегая упреков в «лирике», обратимся к экспертам, рациональность которых не подвергается сомнениям — физикам. Показывая Вернеру Гейзенбергу замок Кронборг, Нильс Бор заметил: «Не удивительно ли, что замок становится иным, как только представишь, что здесь жил Гамлет? Согласно нашей науке, следовало бы считать замок состоящим из камней… Камни, зеленая крыша с ее патиной, деревянная резьба в церкви действительно составляют замок. Во всем этом ровно ничего не меняется, когда мы узнаем, что здесь жил Гамлет, и, тем не менее, он вдруг становится другим замком. Стены и крепостные валы сразу начинают говорить другим языком».
Да, союз текста и места вызывает к жизни новую реальность — неосязаемую, но несомненную реальность символического мира. Подобно булгаковской Москве и Петербургу Достоевского, существует пастернаковская Пермь. Юрятин, Варыкино, Рыньва — эти вымышленные Пастернаком места жизни доктора Живаго по-новому освещают Пермь, и город начинает говорить с нами другим языком — языком поэзии и легенды.
Подробности:
